На прошлой неделе Верховный Суд Российской Федерации разместил на своем сайте определение по делу о включении единственного жилья гражданина-банкрота в конкурсную массу, которое ранее вызвало большой резонанс в юридическом сообществе (Определение ВС РФ от 29 ноября 2018 г. № 305-ЭС18-15724).

Обстоятельства данного дела заключались в следующем.

В 2017 году гражданин-должник обратился в арбитражный суд с заявлением о признании себя несостоятельным (банкротом), а после вынесения соответствующего решения суда и введения в отношении него процедуры реализации имущества подал ходатайство об исключении из конкурсной массы принадлежащей ему трехэтажной пятикомнатной квартиры, рыночной стоимостью почти 29 млн руб. Он указывал, что данная квартира является его единственным пригодным для постоянного проживания жильем.

Арбитражные суды, ссылаясь на положения ст. 446 Гражданского процессуального кодекса, ст. 213.1, п. 1-2 ст. 213.25 Федерального закона от 26 октября 2002 г. № 127-ФЗ "О несостоятельности (банкротстве)" (далее – Закон о банкротстве), пришли к выводу о недопустимости обращения взыскания на спорное жилое помещение, являющееся единственным пригодным для постоянного проживания должника.

Единственный же кредитор должника (с 2010 года пытавшийся взыскать с него задолженность по договору займа; хронология спора приведена в рассматриваемом определении) на протяжении всего периода банкротства настаивал, что данная квартира ранее уже проверялась судами общей юрисдикции на соответствие признакам единственного жилья должника при её реализации судебным приставом-исполнителем в рамках исполнительного производства, не завершенным по причине подачи должником в арбитражный суд заявления о признании себя банкротом. Суды тогда пришли к выводу, что должник злоупотребляет правом, пытаясь уйти от уплаты долга. В частности, ими было установлено, что ситуация, при которой жилое помещение, ранее не являвшееся единственным для должника, формально стало таковым, образовалась исключительно в результате совершения самим гражданином действий, направленных на ее искусственное создание. В связи с этим Президиум Мособлсуда в 2016 году отказал в признании спорной квартиры в качестве единственного жилья должника.

По мнению кредитора, поскольку положения ч. 1 ст. 79 Федерального закона от 2 октября 2007 г. № 229-ФЗ "Об исполнительном производстве" и п. 3 ст. 213.25 Закона о банкротстве отсылают к одному и тому же процессуальному механизму реализации имущества должника, то применение ст. 446 ГПК РФ, касающейся обращения взыскания на жилое помещение, должно быть одинаковым как в исполнительном производстве, так и в процедуре банкротства.

Однако арбитражные суды, в частности, арбитражный суд округа, с доводами кредитора не согласился, указав, что ссылки кредитора на судебные акты судов общей юрисдикции, состоявшиеся до возбуждения дела о банкротстве, не имеют правового значения, поскольку доказательств наличия у должника иного имущества, пригодного для проживания, не имеется.

Судебная коллегия по экономическим спорам ВС РФ сочла этот вывод ошибочным и отправила обособленный спор на новое рассмотрение в арбитражный суд.

В определении ВС РФ отметил следующее. Придя к выводам о наличии у спорной квартиры статуса единственного пригодного жилья, – то есть к выводам, отличным от содержащихся в судебных актах судов общей юрисдикции по ранее рассмотренным делам с участием должника и кредитора, – арбитражные суды не привели соответствующие мотивы, не указали какие-либо новые обстоятельства, возникшие после возбуждения дела о банкротстве должника, не опровергли доводы кредитора о том, что единственной целью подачи должником заявления о собственном банкротстве явилась попытка обойти вступившие в законную силу судебные решения и прекратить процедуру обращения взыскания на имущество, законность которой уже была подтверждена в судебном порядке.